Правдоподобнее женского обещания переодеться быстро, только заверение сделать это очень быстро.

— Посижу в кондитерской на углу, а Павлин будет ждать тебя здесь. Всех подружек, которые хотят посмотреть на меня, отправляй туда, — шутливо предложил я.

— Они уже видели тебя в театре, — улыбаясь, сообщила Стефани.

А я их нет. Если не страдаешь манией преследования, это не значит, что за тобой не следят.

Уложилась минут в двадцать. Теперь на ней было новые черно-красная соломенная шляпа с широкими полями и красное платье с серебристо-серым шейным платком. Обедать было рано, а все хорошие рестораны находятся в центре, поэтому отправились на Дерибасовскую, чтобы погулять по Городскому саду. Сейчас это просто парковая зона без Летнего театра. Когда мы подъехали, там шел митинг. Толпа студентов и гимназистов подзуживала друг друга на активные действия. Выступало сразу несколько ораторов. Требования у них были разные. Видимо, поэтому конные полицейские, которые, разбившись на пары, расположились по периметру сада, со скукой наблюдали за болтунами.

— Пойдем посмотрим! — попросила Стефани с блеском в глазах.

— Ты случайно не бомбистка? — как бы в шутку поинтересовался я, помогая ей слезть с пролётки.

— Я не настолько смелая! — призналась она.

— Жаль! — бросил я печально.

— Почему? — удивилась она.

— Надеялся, что ты не настолько глупая, — почти шутливо сказал я и повел ее ближе к толпе.

— Странно, мне казалось, что ты авантюрист, что тебе нравятся риск, приключения, — глядя на меня так, будто увидела впервые, произнесла Стефани.

Теперь я знаю, кем должен быть мужчина ее мечты.

— Они не нравятся мне, но постоянно находят меня. Может, потому, что не сильно прячусь, — честно признался я.

— Тогда и эти найдут! — кивнув на митингующих, весело предсказала она.

— Надеюсь, что успею уехать туда, где до меня не дотянутся, — произнес я.

— Неужели тебе не хочется перемен⁈ — удивилась она.

— Хочется, но не тех, что предлагают они, — ответил я, зная, чем все закончится через двенадцать лет.

— А что тебе не нравится? — продолжила она давить, как следователь на допросе.

— Видишь ли, они хотят, чтобы не стало богатых, а я — чтобы не было бедных. Это две большие разницы и четыре маленькие, — выдал ей информацию для размышления.

Сработало. Минуты три она молчала, пока не приблизились к группе студентов, которые стояли чуть в стороне от митингующих. Наверное, это ячейка анархистов, потому что среди них были три моих «крестника». Лица у них зажили, но у одного правая кисть всё ещё в гипсе. Они увидели меня, зашушукались, бросая злые взгляды, а потом заметили мою даму и начали, улыбаясь, расправлять плечи и выпячивать грудь, позабыв о мести и революции. Предполагаю, что анархистами стали потому, что бабы им не давали.

Заметив их взгляды и телодвижения, Стефани тихо спросила:

— Ты их знаешь?

— Они меня знают, — ответил я и предложил: — Пойдем к пролетке.

Стефани заулыбалась счастливо. Мужчина нужен женщине в одной из двух ипостасей: ангел или дьявол. Вторая интереснее. Существует и третья — «муж», но о грустном в другой раз.

52

Телефонистки продолжали бастовать. На трех подстанциях их было всего семьдесят. Не понимаю, как не смогли справиться с ними, решить вопрос. Видимо, держиморды впервые столкнулись с чисто женским коллективом. Нагайкой присмирить нельзя, а ничем другим не умеют. Шаблон не был наработан, поэтому не понимали, как себя вести. Так что приходилось мне договариваться со Стефани заранее и планы не менять.

Она теперь все больше времени проводит у меня под предлогом принятия морских ванн. При этом дело с морской водой имеют только ее ноги. Всего раз видел, как зашла по пояс, а потом старательно отлепляла мокрую одежду от тела, чтобы не слишком заметны были выпуклости на теле. У Стефани сине-красный купальник типа кофточки с коротким рукавом и панталоны до колен. Рукава и штанины заканчиваются кружевами. На голове большая красная соломенная шляпа, на ногах что-то типа босоножек с плоской подошвой. Когда я рядом, не обращает внимания на фосфорирующие мужские взгляды, но стоит мне отойти, сразу скукоживается, точно голая перед одетыми. При ее статусе это непрофессионально. Впрочем, старым развратникам нравятся падшие ангелы. У других женщин, особенно в возрасте за сорок, панталоны и рукава купальников длиннее и есть юбка, а иногда и чулки. То есть Стефани типа модница-авангардистка. Отдыхающие в купальне дачи «Отрада» знают, что она содержанка, поэтому ей позволительно фривольничать. Одна блюстительница нравственности, поселившаяся на лето, потребовала, чтобы «эту порочную женщины» удалили с дачи «Отрада». Ей объяснили, что я заплатил за год вперед. Если она возместит эти деньги, пойдут навстречу. Нравственность оказалась жадной.

Мужскими купальниками сейчас служат борцовские трико со штанинами до середины бедер. Чаще однотонные темные, но встречаются в горизонтальную полоску ярких цветов или с треугольной вставкой на груди, обычно красной, из-за чего напоминают костюм супермена, которого еще не придумали. На ногах обязательно шлепанцы или туфли-лодочки без каблука. Один я хожу в длинных шелковых трусах с золотыми драконами на темно-синем фоне и босиком и своим мускулистым телом вгоняю дам, в первую очередь замужних, в греховные мечты и бешу их пузатых мужей. Ныряю с причала тоже один. Остальные не умеют или боятся.

Каждый раз, когда я иду понырять и поплавать, Стефани сопровождает меня. Говорит, что ей нравится смотреть, как я это делаю, хотя, как предполагаю, просто боится оставаться одна. Она ничего не рассказывала, но догадываюсь, что получала нескромные предложения от обитателей дачи «Отрада». Живут на ней летом люди не бедные.

Следом за нами идут два старших из четырех сыновей-гимназистов наших соседей по дому. Отец семейства, грузный и важный, служит в канцелярии градоначальника Нейдгардта. Казенный экипаж увозит его утром на место службы и вечером привозит обратно. Жена-толстушка никогда не смотрит в глаза мужчинам, чтобы, наверное, не увидели, что надо с ней сделать и тотчас. Сыновья у нее разномастные, поэтому подозреваю, что в молодости она не была такой стеснительной. Видимо, старшие сыновья пошли в нее, потому что идут следом, чтобы посмотреть поближе на почти, по их мнению, голую женщину и потом стереть рабочую руку в кровь.

Стефани как-то пожаловалась мне на них.

— Забей на прыщавых молокососов, — посоветовал я.

— Тебе хорошо, ты вырос во Франции, раскованный, а меня коробит от их сальных взглядов! — возмутилась она.

Тут она ошибалась, причем не только о месте, где я вырос. Во Франции наверняка так же кондово сейчас, как и в России.

— Такова судьба красивых женщин: нравиться всем. Неси этот крест с достоинством, — посоветовал я. — Это лучше, чем быть некрасивой, на которую даже озабоченные подростки не пялятся.

Мои слова придали ей уверенности, но не избавили полностью от стеснительности. Она становится на краю причала, чтобы не видеть свиту, следит за мной. Я подхожу по доскам, отшлифованным волнами и нагретым солнцем, к деревянному кнехту в правом дальнем углу причала, поднимаюсь на него. Короткий вздох, прыжок вверх, наклон вперед, чтобы тело образовало уголок, короткий полет и в тот момент, когда руки вот-вот войдут в воду, резкое распрямление, благодаря чему вхожу неглубоко и быстро выныриваю. У причала мелковато и на дне валуны, иногда отталкиваюсь от них, коснувшись пальцами коротких зеленых мягких скользких водорослей.

— Прыгай! — перевернувшись на спину, зову я Стефани.

Она улыбается и мотает головой из стороны в сторону: нивафто!

Я плыву кролем, брасом, баттерфляем — выпендриваюсь от души. Никто из обитателей дачи «Отрада» так не способен. Умением плавать могут похвастаться лишь обитатели домов на склоне, рыбаки и контрабандисты. Для них это возможность выжить при затоплении лодки или шаланды по самым разным причинам.