Перед входом во французский банк стоял швейцар в темно-синих с желтым шапке, шинели и штанах, заправленных в черные сапоги, рослый и крепкий, оправдывающий происхождение этого слова: раньше швейцарцев нанимали охранниками. Он поприветствовал меня на французском языке и открыл массивную дверь с большой бронзовой рукояткой. Внутри стоял второй швейцар в мундире и без головного убора, который тоже поздоровался со мной. Операционный зал был большой. Кассы отгорожены стеной из дерева, железных решеток и стекла. Окошек семь. Все кассиры в синих пиджаках. Возле четырех окошек стояли клиенты. По залу, где три темно-синих дивана, три столика, заваленных газетами, и пять темно-синих кресел, перемещались два молодых человека в синих костюмах, напоминавших мундиры.

Один из них метнулся ко мне и, радостно улыбаясь, обратился на русском языке с сильным французским акцентом:

— Доброе утро! Вы наш клиент или хотите им стать?

Уже заметил, что в России, особенно в больших городах, очень много иностранцев. Если в начале двадцать первого века среди них преобладали бизнесмены, желающие стать еще богаче, то сейчас беднота понаехала, чтобы жить не так плохо, как на родине.

— Скорее, второе, если у вас есть отделение в Одессе, как мне сказали. У меня счет в Русско-китайском банке, а в Одессе, куда я решил перебраться из Порт-Артура, у них нет отделений, — поведал я на французском языке.

— Да, есть, вас не обманули! У нашего банка имеются отделения почти во всех столицах европейских государств и крупных городах, а также в некоторых азиатских. Наш банк обеспечивает операции одесских зерноторговцев в Константинополе и покупателей хлопка в Каире и Александрии. Мы можем произвести межбанковский перевод за небольшую комиссию, — радостно затараторил он на родном языке, приняв меня за купца.

— Чужими деньгами расплачиваться легко! — шутливо произнес я французскую поговорку. — Лучше сам перевезу их.

— Это может быть опасно. Здесь столько грабителей! — попробовал надавить клерк.

— Если вы их не предупредите, то и не нападут, — все еще шутливо произнес я.

— Нет-нет, как вы могли подумать такое⁈ Безопасность клиентов превыше всего для нас! — приняв мои слова всерьез, горячо произнес он.

— Я пошутил, — сказал ему, иначе не умолкнет.

В Русско-китайском банке операционный зал был еще больше и кассовых окошек десять, хотя клиент был только возле одного. Там все говорили на русском. Мое желание закрыть счет, само собой, не обрадовало их, а забрать все наличными и вовсе расстроило. Не буду перечислять все способы, которыми пытались отговорить меня от такого безумного, по их мнению, поступка, но я был непреклонен, как и положено сумасшедшему, который, в отличие от них, знает, что будет со всеми российскими банками после тысяча девятьсот семнадцатого года. В конце концов, мне выдали вклад пачками по сто купюр, перехваченными накрест бумажными лентами с символикой банка, по одной пятисоток, пятидесяток и двадцатипяток, четыре сотенными и немного, так сказать, россыпью. В купюрах такого достоинства мое состояние казалось маленьким, теряющимся на дне саквояжа, купленного мной по пути в этот банк.

На выходе из него я переложил браунинг, с которым не расставался после высадки из поезда, из подмышечной кобуры в карман пальто. Кондуктор Иваныч нарассказывал мне страстей о криминальной ситуации в Москве, я даже подумал, что там сейчас так же, как будет через девяносто лет. Может, на окраине, на Хитровке, где он живет, оно так и есть, но в центре города тихо и спокойно. Кстати, Хитровский рынок, как я понял, находится внутри бульварного кольца, то есть в будущем станет самым центром города.

Кучер мигом и без приключений перевез меня на улицу Рождественка к банку «Лионский кредит». Тот же клерк встретил меня почти у двери и, когда я сказал, какую сумму собираюсь положить на счет, отвел в глухую комнату с двумя дверьми, освещенную люстрой в три электролампы, где были квадратный стол, накрытый темно-синей скатертью, и по мягкому стулу с каждой стороны. Через одну дверь зашли мы, через другую через минуту кассир лет сорока с узкой залысиной от лба и почти до затылка и очках с металлической оправой. В руках у него был сложенный мешочек из черной плотной материи, деревянные счеты с черными и белыми костяшками, лист бумаги, карандаш и бумажные ленточки. Он поздоровался, после чего не произнес ни слова, только в самом конце объявил итоговую сумму, полностью совпавшую с указанной мной. Несмотря на то, что ленты на пачках купюр не были нарушены, разорвал все и содержимое пересчитал по два раза. После первого подводил итог на счетах, после второго записывал карандашом на листе бумаги и перехватывал пачку своей бумажной лентой, не заклеивая, и бережно клал в черный мешочек. Делал это монотонно и без эмоций. Зато клерк, сидевший сбоку, между нами, облизывал взглядом каждую купюру.

Затем уже в операционном зале он оформил документально вклад и выдал мне расписку для одесского отделения. Предложил за полтора рубля получить у них чековую книжку. Она будет готова на третий день. Я отказался, потому что не знал, сколько пробуду здесь. Как-то не в масть мне была морозная погода после трех эпох в тропиках. Сделаю чековую книжку в Одессе, если будет нужна. Последние черт знает сколько лет привык оперировать наличкой.

Я дал клерку рубль на чай, и меня проводили до извозчика. Никому и в голову не пришло поинтересоваться, откуда у меня почти девяносто восемь тысяч рублей, не считая счет в американском банке и кубышку в номере гостиницы еще с пятью тысячами на мелкие расходы. Такого понятия, как отмывание денег, пока не существует. Все деньги чистые. Грязными бывают только ваши подозрения.

3

30

Прямого поезда до Одессы пока нет. Надо делать пересадку в Киеве, но билет можно купить сразу на весь маршрут, причем на первую часть его с плацкартой, то есть с указанием места, а на вторую без. Каждый день из Москвы отправляются по два поезда: скорый номер один и почтово-пассажирский номер три. Из Киева на Одессу три: скорый номер пять, пассажирский номер три и почтово-пассажирский номер триста семьдесят семь с вагонами и четвертого класса. Время между прибытием скорого поезда один и отправлением номера пять составляет пятьдесят минут. Как мне сказала кассир Курско-Нижегородского вокзала, откуда отправляются сейчас поезда на Киев, потому что Киевского вокзала пока нет, расписание составляют так, чтобы пассажирам скорых поездов приходилось ждать пересадку не более двух часов.

Вагон первого класса в поезде «Москва-Киев» отличался от того, в каком я ехал из Мукдена тем, что вместо салона были купе, и всего их, более узких, девять. Синих вагонов два, поэтому я попросил место во втором в предпоследнем купе, чтобы ехать одному, и не ошибся. Вагонов второго класса было три. Затем шел вагон-буфет, а не ресторан, и за ним микс, покрашенный наполовину в желтый, точнее, оранжевый цвет, потому что там ехали шестнадцать пассажиров второго класса, и наполовину в зеленый, потому что предназначался для шестнадцати пассажиров третьего класса. Полностью зеленых вагонов было пять.

Ехал скорый поезд так же медленно, с продолжительными остановками. В Брянске должны были стоять более часа, но прибывали туда ночью, поэтому я поужинал в вагоне-буфете. Там все было неприлично скромно в сравнение с гостиницей «Лоскутная», начиная от короткого меню с короткими, незамысловатыми названиями и заканчивая посудой из фаянса, а не фарфора, и столовых приборов из нержавейки, а не серебра для постояльцев номеров люкс и полулюкс. Кстати, гостиничный официант как-то пожаловался мне, что серебро не воруют, а вот чайные ложечки из стали и плетеные салфетки под стаканы с чаем или чашки с кофе улетучиваются в непотребных количествах.

Поскольку был предрождественский пост, который сейчас называют Филипповым, потому что начинается в день этого апостола, блюда в буфете только рыбные. Я съел винегрет из смеси кусочков малосольной семги с вареными свеклой и картошкой, и солеными огурцами, уху из стерляди, наваристую, но без картошки, запеченного судака и два бутерброда со сливочным маслом и черной икрой под чай с лимоном. С собой в купе прихватил бутылку клюквенного кваса, который раньше не пробовал, оказавшийся довольно приятным напитком.